Глава 4

Полтора года спустя Танагура оставалась все такой же впечатляюще громадной. Насколько хватало глаз, фасад каждого здания выглядел в точности, как ему и положено, без единого пятнышка грязи. Царила такая чистота, что от нее в глазах резало. Рощи зиккуратов и небоскребов словно к самым звездам тянулись.

Как бы громко ни ворковал по соседству Мидас, задирая свои юбки, Танагура в его сторону и не глянула бы. Если Мидас можно было сравнить с неопрятной официанткой, то Танагуру — с собранным аристократом. Даже разделяя одну землю, небо и язык, они оставались страннейшей парочкой.

Очень специфичная, холодная металлическая красота Танагуры не относилась к изначальным отличительным чертам города. Скорее, он был возведен как специализированный кибернетический город, построенный андройдами, деловито преследовавшим цели своего создания. Вот что определяло сущность Танагуры.

Механический город сам по себе был квинтэссенцией единых элитных технологий, заправляющих там андройдов — которые, развив собственные мозги и каналы нервной системы, превратились в искусственную форму жизни. А их всемогущим создателем был гигантский искусственный разум, известный как Лямбда 3000.

Выросшему в удушливом ненормальном плавильном котле трущоб, Рики было тяжело дышать в незапятнанной, неоскверненной и неорганической холодной части планеты. Само пребывание здесь действовало ему на нервы и пробуждало несвязное чувство ужаса.

Единственным вместилищем органики в Танагуре — где ощущалось тело человеческих тел — была Дворцовая Башня, Эос.

Три вида обитали здесь: элитные андройды, у которых человеческими оставались лишь их высокоразвитые мозги; «вещи», лишенные любого человеческого достоинства; и рабы, безмозглые куклы, выращиваемые для секса.

Причины существования каждого из видов не были связаны с остальными. Никакой взаимный интерес не приводил к разумным расспросам. Никакие пропасти непонимания не требовали заполнения. Их параллельные линии уходили в бесконечность.

Там протекало дефектное и извращенное существование. Реальность эта была шаткой, но она отдавала фальшью. Не из-за разрыва между реальным и идеальным, но завесы изоляции, неспособной стерпеть хотя бы малейшую прореху.

Рики всегда считал трущобы миром, полным зажатых вместе мужчин и залитым клаустрофобией. Это была выгребная яма, где они тратили свою убогую свободу. Но, по сравнению с Эосом, и эта неполноценная свобода была даром. Потому что, несмотря на видимую снисходительность правил, в трущобах и близко не так были ограничены действия, как в Эосе.

В Эосе рабы мирились со всем, что получали, и думали лишь о том, как стать лучшими куклами для секса. Такими они были созданы. Ослепленные роскошью обстановки и убранства, они не замечали, что скованы по рукам и ногам.

По мнению Рики, самой спорной стороной жизни в Эосе была необходимость выполнять все прихоти своего хозяина. Раб не мог сам думать или принимать решения. Связанные с этим страдания были совершенно чужды рабам, факт который не поддавался объяснению ни разумом, ни эмоциями.

Отстаивать свое мнение и не плыть по течению — значит, терпеть боль и сожаление. За три года Рики в полной мере позвал эту истину.

После повторного заточения Рики в Эосе миновала неделя. Как всегда, он оставался в своей просторной комнате, маясь бездельем.

Раздался тихий стук, дверь открылась. Изнутри комната Рики не открывалась. Все охранные системы контролировались только снаружи. Коротко говоря, в «его» комнате никакое уединение ему не светило.

— Господин Рики, пора, — сообщил ему «вещь» непривычным скрипучим голосом.

Звали «вещь» Кэлом. При их первой встрече Рики удивился. У него не было причин сомневаться, что за апартаментами Ясона до сих пор закреплен Дарил.

— Что случилось с Дарилом? — выпалил он. В кои-то веки у него не было скрытого мотива. Простое любопытство.

Лицо Кэла побелело. К счастью или нет, но именно в этот момент Рики смотрел на Ясона и не заметил его выражения.

— Случилась перестановка персонала.

Словно при условном рефлексе, все тело Кэла напряглось в ответ на спокойное объяснение Ясона, но Рики и этого не заметил.

— Так его здесь больше нет, э?

Рядом больше не было Дарила, «вещи», чье вездесущее присутствие напоминало ему, ну, о мебели. Рики не знал, что сказать Дарилу при встрече, так что его отсутствие вызвало облегчение. В то же время, потеря единственного знакомого в Эосе кольнула его в сердце.

Он не спросил, что Ясон подразумевал под «перестановкой персонала». В этом не было смысла. По сравнению с временами, когда Рики считал «вещи» не связанным с ним самим видом, теперь его эмоциональная реакция на них весьма отличалась.

Зная правду о происхождении «вещей», Рики вынужден был смотреть на Кэла и вспоминать Дарила в совершенно новом свете.

«Пять лет я был «вещью» Ясона». Это шокирующее откровение Катца до сих пор звенело у него в ушах. «Все «вещи» Эоса поставляются из трущоб».

Невероятная правда, которую сунули Рики под нос, заставила его разум содрогнуться. Если бы это сказал кто-то, кроме Катца, он попросил бы их завязывать с шутками. Он бы даже черным юмором это не посчитал, просто полной чушью. Ничего смешного в этом не было, поскольку истории требовались подтверждающие ее факты. То же касалось и всеобщей критики, так что трущобный полукровка, ставший рабом Блонди — это совсем не смешно.

Ниже трущобных полукровок в Церере никого не найти. И чтобы они стали «вещами» в Эосе? Даже Рики, побывавшего в еще более странной ситуации, признание Катца шокировало.

— Оскопленная «вещь» — это не мужчина и не женщина, — говорил ему Катц, — но просто незаконченное и незавершенное живое существо. На самом деле, понадобилось достаточно времени, чтобы постичь эту реальность. Когда человек теряет нечто, чем должен обладать, его душа тоже оказывается выбитой из равновесия. Но рабы и их хозяева не особо на это внимание обращают.

Внезапное воспоминание о словах Катца словно сухого песка Рики в рот насыпало. Потеря того, что должно было остаться на месте. Эти слова сильно зацепили Рики.

«Вещи» начинали тринадцатилетними мальчишками, которых кастрировали и помещали в апартаменты Эоса. Рики так и не узнал настоящего возраста Дарила, но Кэл выглядел лет на пятнадцать.

Даже имея общие с «вещами» корни в Приюте, Рики вырос в трущобах, где вынужден был бороться за выживание. В Эосе пятнадцатилетние отличались. Черты Кэла были исполнены изящности, дававшие Рики повод считать его более взрослым.

По сравнению с Дарилом, у Кэла было меньше опыта работы «вещью», и он редко смотрел Рики в глаза. Он старательно выполнял все обязанности «вещи» с еще более холодным отношением. Дарил был другим. Хотя обычно он сохранял соответствующую дистанцию, в конце концов, он проделал больше половины пути навстречу Рики.

Рики же, не знавший правды о «вещах», свалил неловкость и отведенные взгляды в одну кучу с увертками и выражением отвращения, не обращая на них внимания. И все же, от этого ему было неуютно.

Но теперь и Рики, и Кэл знали, что оба относятся к трущобным полукровкам. Достоверный факт. «Тайна» происхождения Рики стала скандалом, известным всему Эосу. Но, помимо самих «вещей», лишь небольшое число уполномоченных лиц знали, что «вещи» разделяют с Рики происхождение.

Скорее всего, даже среди самих «вещей» были те, кто не подозревал о своей принадлежности к трущобным полукровкам. Строго говоря, они ими и не являлись, поскольку трущоб в глаза не видели. В том числе и Катц.

От отвращения и насмешек, которыми было исполнено выражение «трущобный полукровка», нельзя было так просто отмахнуться. Рики понял это, когда начал жить в Эосе четыре с половиной года назад. Из-за этого страхов у «вещей» хватало. Само рождение в Церере превращало их в трущобных полукровок. К ним относились бы, словно к прокаженным.

«Вещи» были трущобными полукровками.

Этот факт нельзя была открывать. Всплыви он в Эосе, и социальному порядку пришел бы конец. Узнай они, что необходимую им пищу доставляет низший слой общества, объект их презрения, у рабов началась бы паника.

Эос был более давящим, скованным и извращенным обществом, чем трущобы. Для Рики он стал тюрьмой, отвергающей его причины к существованию. Тем не менее, он не был настолько надменным или самоубийственным, чтобы разгласить правду и все разрушить.

Рики был не просто странной змеей, получившей доступ в их сад. Он был чуждой сущностью, мишенью, которую ненавидели и презирали. Рики оставался не обычным рабом, а вечным врагом и угрозой.

И этого было не изменить.

Здесь ничего не меняется, бурчал Рики себе под нос. Таким было истинное положение дел в Эосе. А когда угроза исчезнет, все забудется, словно ничего и не происходило. Рики подозревал, что три года его унижений в Эосе, в конечном счете, прошли даром.

Каким бы великолепным оно ни казалось на первый взгляд, существование раба было символом быстротечности жизни. Рики ни одного раба не узнал. За восемнадцать месяцев всех их заменили. Срок годности раба долгим никогда не бывал.

Конечно, рабы, которые его интересовали или пробуждали в нем любопытство, исчезали из его мыслей. Но он их мыслей не покидал. И некоторые все еще были рядом.

Каждый день ровно на два часа Рики водили на прогулку по Эосу. Вот что имел в виду Кэл, говоря «Пора».

— Простите, — произнес Кэл, застегивая на шее Рики черный кожаный ошейник. Его руки всегда были напряжены.

Как и ошейники, что носили рабы во время своего привыкания к Эосу, это ошейник назывался «чокер». Облегающий ошейник необходимо было надевать с осторожностью. Чтобы он не натирал кожу, важно было не оставлять лишних зазоров.

Хотя Рики это не заботило. Трущобный полукровка — завоевывающий свою территорию и отстаивающий ее — был куда крепче породистых рабов. Если их не трогать, пара царапин через день-два сами заживут. Но для Кэла допустить ранение раба было настоящим бедствием. Тем более, что его хозяин, похоже, так заботился об этом рабе.

В Эосе обычаем для новых, не дебютировавших рабов — чтобы помочь им привыкнуть к месту — были прогулки на поводке и в ошейнике в сопровождении закрепленного за апартаментами «вещью».

Поскольку целью являлась акклиматизация, «вещь» тоже должен был не ударить в грязь лицом. Начиная с изучения дороги от апартаментов до салона, где собирались рабы, управления лифтами и дверями — все это необходимо было запомнить.

Рабы были безграмотны, не приходилось ждать, чтобы они справились хотя бы с основными аспектами повседневной жизни. На всех необходимых знаках и кнопках стояли простые символы. В любой подходящий момент рабов учили этому, используя элементарный лексикон. Период обучения так же помогал проверить функциональные возможности «вещи».

Само собой, рабы встречались разные. Кто-то учился быстро, кому-то явно не хватало ума и способностей. Но именно «вещи» больше всего доставалось за неуклюжесть и глупость раба. Раб не виноват, что не может право и лево различить, виноват «вещь».

«Вещь», неспособный научить раба необходимой информации за отведенное время, оказывался в очень невыгодном положении. Пока раб был послушен, мил и сексуально ненасытен, все остальное ему прощалось, а «вещь» получал по полной за малейшую ошибку.

В случае Рики, однако, прогулка по парку имела другое значение, чем у любого нового раба. Проще говоря, пока новый раб осматривался во время прогулок, формальное утверждение маршрута не требовалось. Прогулка должна была быть непринужденной.

Но в случае Рики не только заранее определялось время и маршрут, но он так же должен был носить предупреждающую желтую карточку. Никому не позволялось заговаривать с ним или близко подходить. Это было строго запрещено.

Так или иначе, Рики, «вернувшегося», ждало наказание. Его прогулки с желтой карточкой напоминали ежедневное конвоирование арестанта.

У Рики появилось нехорошее предчувствие, когда Ясон рассказал ему, как все будет проходить. Но он до тошноты осознал за эти три года, что однажды принятое решение было нерушимо.

Хотя Рики об этом мало думал, он был единственным обладателем жуткой красной карточки, единственный настолько опозорившийся раб. По принятой в Эосе традиции, от получившего красную карточку немедленно избавлялись.

Но Ясон, эксперт по безумиям, был рад проигнорировать подобные прецеденты. Хотя в любом случае, санкции, примененные к Ясону, какими бы нелогичными они ни были, отражались и на Рики.

Чертова заноза в заднице. Вслух Рики произнес:

— Ясон, ты и правда оказался в списке врагов Орфе?

Рики против воли помучил Ясона. Но Кэл, видя, что раб перечит хозяину с таким ужасным отношением, готов был на месте в обморок упасть.

«Вещи» убирают за рабами. Ему в голову вбили этот нерушимый закон.

— Полукровка вроде тебя, вернувшийся в Эос, становится объектом интереса и любопытства. Цель — продемонстрировать, что это за непокорное создание, и подвергнуть его насмешкам и презрению.

— Насмешкам и презрению? Тогда я-то еще представление могу устроить.

— Незачем еще что-то добавлять, — спокойно ответил Ясон.

Ага, ради кого? Однако вслух Рики решил этого не говорить.

Среди элиты, составляющей привилегированное сословие, чрезмерная и ужасающая гордость Блонди сразу бросалась в глаза. Но их извращенную натуру понять было нелегко. Будучи парнем из трущоб, где простая логика силы определяла условия, необходимые, чтобы держаться на верхушке, он не мог этого понять.

По мнению Рики, быть расходным материалом в играх Блонди было неприятнее всего. Но он знал, что озвучивать эти жалобы бесполезно.

Из удушливой атмосферы Эоса он, несмотря на все свои просторы, казался Рики очень узким. Хотя два часа были очень щедрой порцией, пролетали они в мгновение ока. Но даже при этом подобное наказание было довольно жалким.

Рики пришла в голову идея набросать карту маршрута. Это была не пустая трата времени, а особая цель, мотивировавшая бы его и вычистившая бы грязь из его мозга.

Не только его физическое тело ржавело без дела. Привыкать к ежедневному моциону было все равно, что пить сладкий, разъедающий яд. Временами Рики переставал быть собой. Теперь он знал, что опыт лучше всего жизни учит.

Его маршрут утверждался на ежедневной основе. Позволить ему разгуливать, где вздумается, не было бы наказанием. Тогда уж лучше было приказать ему оставаться в комнате. Только вот по иронии судьбы это не считалось наказанием.

Было не слишком ясно, от чего именно пытался предостеречь Орфе. Но раб, однажды отмахнувшийся от охранной системы и сбежавший, точно в первых строчках черного списка оказался.

Хотя в каждой комнате — необходимое приспособление для неграмотных рабов — была установлена система воспроизведения с высокой точностью, у рабов доступа к смартфонам не было. Используемые «вещами» терминалы требовали биометрического кода, так что Рики получить к ним доступ не мог.

А значит, он должен был запомнить маршрут и начертить в голове его карту. Он не считал это трудным. Способность находить новый смысл и скрытое удовольствие в наказании была одной из сильных сторон Рики.

В первые три года воспитания в роли раба Ясона каждый унизительный день все, что Рики слышал, видел и делал, разрывало его гордость. Тогда он думал лишь о том, как инстинктивно ответить на любое оскорбление, сбежать из Эоса и вернуть свою свободу.

Он думал об этом каждый день. Вынужденный смириться с неотвратимой реальностью, он мог лишь дуться и обижаться. Как бы хорошо он ни изучил свою территорию, полный объем его тюрьмы всегда ускользал от его взгляда. Его чувства и мысли были направленны на то, что находилось у него прямо перед глазами.

Но, хотя он и не вернул себе полностью свободу воли, теперешний Рики терпел то, чего не выносил Рики тогдашний. Нет, его эгоизм стал более расчетливым.

Четыре с половиной года назад его снедало чувство потери. Но не теперь. У него все еще сохранились сожаления, окрашенные непреодолимым унижением и горечью безнадежной ситуации, но он так же был одержим неконтролируемыми сексуальными аппетитами.

Тем не менее, отчаяния, ведущего к саморазрушению, он не испытывал. Когда он жил в Приюте полноценной жизнью, многие его друзья не смогли приспособиться. Раздавленные давлением окружающей среды, они умерли раньше срока. Род их смерти скрылся где-то в глубине его мыслей.

Прости, Рики. Потрепанный, уставший Гил цепляется за него, плача. Я старался изо всех сил.

Хиз хватает его за руку. Не становись таким, как я. Обещай мне, Рики.

Я тоже проиграл, таким были последние слова Рейвена. Он уснул и больше не проснулся.

Они отбросили все и пожертвовали своими жизнями. Они отвергли все причины своего существования. Рики бы так в последнюю очередь поступил.

Почему Ясон, обладающий абсолютной властью получать все желаемое, так прицепился к нему? Рики не понимал. Вероятно, это стало бы непростой задачей и для того, кто понимал, как работает мозг Блонди.

Несмотря на отвращение Рики и его ненависть к своему положению раба Ясона, он не мог этого отрицать. Он был рабом Блонди из Танагуры. Понимание того, что Ясон его больше не отпустит, было таким же ясным, как эти оковы — неприятными и тяжелыми.

Чтобы остаться собой, Рики должен был не просто принять жизнь раба. Он должен был все отринуть. Отринуть жизнь трущобного полукровки. Отринуть свой чувственный голод. Отринуть свое непреклонное упрямство и запятнанную гордость.

Если он не откажется от всего, что бы он ни потерял в процессе, в итоге, что-то останется. Узнав по возвращению в Эос, что за его апартаментами закреплен «вещь» Кэл, а не Дарил, он довел до предела необходимость поиска нового смыла бытия.

Таким стал результат его одержимости желанием освободиться от рабского хомута. Когда он осознал, что обретенная им свобода была лишь короткой передышкой, Рики понял, что это проклятье пропитало его до самого мозга костей.

Сидя в комнате и не контактируя с другими рабами, он избежал бы многих проблем. Но Орфе не считал это подходящим наказанием. Скрытое послание звучало громко и четко. Он ударял Ясона под ребра и открыто выказывал свою ненависть к Рики. И у Орфе, без сомнений, были и другие планы.

Вопросы бесконечно повторялись по кругу. Попав в беговое колесо собственных мыслей, Рики знал, что без толку накручивает себя. Поэтому он должен был твердо помнить о собственных интересах.

Рабы Эоса, в основном, ценились, как показатель социального статуса. Это было жесткое правило, и потому рабы наряжались и разгуливали, словно на бесконечном показе мод.

Красивые. Прекрасные. Очаровательные.

Именно от этого зависел статус как мужчин, так и женщин. Что касается их сексуальных подвигов на публике, «бесстыдный» было комплиментом. Звание «сексоголика» превозносило их статус до небес.

В трущобах мужская сексуальность определялась крепостью тела и разума. Здесь же все было наоборот.

В Эосе мужчины были женоподобными, чуть ли не девушками с членами, пока им не подбирали пару. Какой бы чистой ни была родословная, неотесанные, грубые и безыскусные привлекательностью не обладали. Раб, не соответствующий требованиям внешности для вечеринок по подбору пары, терял свою стоимость и, в итоге, смысл вообще.

Тем не менее, Рики официально не дебютировал. Но в подтверждение его особых привилегий и обстоятельств, окружавших его «возвращение домой», он даже не пытался прятать засосы на своей коже.

В глазах Рики не было ни малейшего желания небрежно пробуждать в других рабах энтузиазм. Он не только не мог отказаться от секса с Ясоном, но и сопротивление ничего бы не изменило. И все же, даже с ошейником и поводком трусить и подлизываться он не собирался.

Но и шум из-за этого поднимать не хотел. Не пытался он и затесаться к ним в доверие. В его непроницаемо-черных глазах блестела сталь; глаза эти видели человека насквозь и косой рассекали детскую напыщенность.

Словно волк, затесавшийся в стадо овец, он испытывал неповторимое и волнующее ощущение, чувствовал себя живым. Куда бы Рики ни шел, все останавливались и пялились на него.

Предполагалось, что Рики станут осуждать. Но они не могли отвести взгляда, тайком перешептываясь на безопасном расстоянии и никогда не глядя ему в глаза. Кэл, державший конец его поводка, определенно ощущал волны «чего-то иного».

Это не было результатом банальной «пропасти между поколениями», но живым доказательством того, что признанный в Эосе взгляд на мир не всегда оказывался верным. Суть проблемы была не в иррациональном возращении Рики. Скорее, дело было в выставленном на всеобщее обозрение индивидуализме Рики.

Обнаружив, что противостоит подавляющий силе его естества, окружающая толпа оказалась поглощенной его присутствием и отпрянула. И не только зрители. Рядом с Рики походка Кэла могла стать неуверенной и запинающейся.

Кэл не один раз споткнулся, дергая за платиновую цепь, прикрепленную к ошейнику на шее Рики, и заставляя его поперхнуться и резко притормозить. После этого Кэл кланялся и извинялся за промах.

Тогда попробуй не так сильно натягивать, твою мать. Но едва ли бы это получилось, так что вслух Рики особо не критиковал его. И все же, сторонний наблюдатель против воли задался бы вопросом, кто из них наказан. Кэл точно не знал, как справляться со старшим и совершенно неисправимым рабом.

Более того, эксцентричные вкусы хозяина Кэла были настолько далеки от того, какими им полагалось быть у достойного Блонди, насколько только это возможно. И то, как Ясон заботился о Рики, было вдвойне удивительно.

Но Рики, со своей стороны, ни на какие компромиссы идти не собирался. То, что «вещь» пришел из трущоб — это еще не повод сближаться и дружить с ним. Рики, точно так же, как и Дарил, держался на расстоянии.

Несколько лет назад, пытка, которой Ясон подвергал Рики ради «воспитания», была во много раз хуже любого физического наказания. Он пережил унижение, когда сидел на коленях Ясона, а Дарил обслуживал его ртом — нервы Рики тогда раскалились добела. Но Дарил никогда не переступал границ, установленных для «вещи».

Несмотря ни на что, Дарил подчинялся желаниям Ясона. Его эмоции не влияли на разум и выдержку, так что он постоянно держал себя под контролем.

Рики до боли понял чувства Дарила. Даже живя в одной комнате, раб и «вещь» не должны были друг другу раны зализывать. Излишняя дружелюбность между ними стала бы фатальной для всех причастных. Раб и «вещь» не могли дружить, факт, о котором Рики не уставал напоминать себе.