Глава 4

Мидас. Третий Район. Парк Мистраль представлял собой большой конференц-центр, в котором выстроились рядами павильоны различных форм и размеров.

Начиная с «Ряда Казино», главного аттракциона Лхасы, и продолжая «развлекательными учреждениями», посетители вскоре обнаруживали на окраинах Кварталов Удовольствий то, что можно назвать (в немного другой интерпретации) истинным лицом Мидаса.

Приближался день Аукциона. Мидас охватила лихорадка, быстро увеличившая его обычный шум и суматоху. Оживленные голоса просачивались даже на овальную площадь, где в дневные часы обычно было потише.

Как Кирие и обещал, слухи об аукционе быстро плодились и множились в барах и подвалах Цереры, которую все это совершенно не касалось. Вероятно, причина заключалась в том, что созданные Академией товары снова дебютировали после пятилетнего отсутствия.

Рики с товарищами сидели в кабаке Ермия.

— Что ты говоришь? Давай, пошли, — умолял Кирие, залезая на колени Сида. — Смотреть-то бесплатно можно. Сейчас так здорово оставаться в стороне, потом оторваться для разнообразия, а? Если повезет, мы себе еще и на пиво денег заработаем.

Сид, вероятно, находил идею уйти с Кирие не такой уж неприемлемой, поскольку пришел в нужное настроение, когда Кирие начал дергать его за мочки ушей. Он посмотрел на Рики, будто спрашивая у него разрешения.

— Йо, Рики. Как думаешь?

Мало интересуясь Аукционом или походом куда-либо, Рики отрывисто ответил:

— Если хотите, можете идти.

Сид в ответ слегка вздрогнул. Кирие нахмурился, его лицо стало мрачнее тучи.

— Да что с вами? Как и говорят, вы целый день сидите с кислой миной. В любом случае, на что еще вам тратить свободное время? — напустился на них Кирие, отчитывая за робость других членов банды, которые до сих пор ставили на первое место предпочтения Рики. — У тебя действительно есть причина не хотеть идти? — Кирие дождался, когда Рики повернулся к нему и добавил, сжав губы и прищурившись: — Возможно, там есть кто-то, кого ты не желаешь встречать?

— Без разницы. — Рики ответил так, будто все это стало слишком бестолково навязчивым.

— Тогда решено. Неплохо иногда вместе наведываться в город, — язвительно произнес Кирие, самодовольно улыбаясь.

— Мне плевать на эту задницу, — выпалил Рики, слишком тихо, чтобы быть услышанным. Было ли это потому, что его раздражало до странности предвзятое поведение семнадцатилетнего зазнайки Кирие? Или все дело в самонадеянном отношении парня, который на три года младше его? Нет, и не в этом тоже.

То, что Рики не выносил, было вовсе не взглядом этих странных неподходящих глаз, которым смотрел на него Кирие, но, скорее, то, что за этими глазами таилась точная копия его самого три года назад.

Кирие не знал, что походил на лягушку, застрявшую у основания стены. Он даже не улавливал сути той свалки, куда скидывал свои излишние страсти. Он видел лишь иллюзии, выползавшие со дна бутылки с пивом, задыхаясь.

Сначала Рики ничего этого не замечал — кроме странных глаз он ничего не приметил в Кирие, но в какой-то момент начал видеть тень своей собственной незрелой натуры из детства. В возрасте Кирие он тоже щеголял подобным поведением. Отправить его лет на пять назад, и в этом никаких сомнений не будет.

Когда он это осознал, нахлынули его воспоминания о прошлом, оплетая его и одним махом собирая те три пустых года. Невыносимо было видеть отражение собственного прошлого себя, существование которого не имело логического объяснения. Невероятно. Только подумать, я когда-то был на его месте. Это были сильные чувства, заставлявшие его невольно сжимать зубы и глотать горькую желчь.

Он вернулся в собственное прибежище, ибо здесь он мог глубоко вздохнуть и расслабиться, отдохнув от направленных на него взглядов. Здесь он мог смягчить свое сжавшееся, болевшее горло. Вытянуть напряженные конечности. Делать, что хотел и когда хотел. Наслаждаться свободой.

Это было странно. Когда он объявил о своем уходе из Бизонов, унылой повседневной жизни не хватало стимула к переменам, и ему хотелось бросить все. Теперь она была ему невыносимо дорога.

Несмотря на то, что отброшенное им теперь глумилось над слабостью, от которой он желал излечиться, несмотря на унижение из-за того, что его выставили неудачником, теперь Рики овладел более настойчивый и требовательный голод. Но ничего не изменилось. С его израненной гордостью и гниющим на корню зрелым телом прошло много времени, прежде чем чувства этой унылой и потускневшей Варьи вернулись в полной мере.

И все же, прошлое, от которого он и не ждал избавиться, постепенно тускнело, когда он погружался в лихорадочное болото своего прежнего прибежища, окруженный всей этой жестокостью.

Но, учитывая перемены, через которые он прошел, почему его бывшие товарищи относились к нему так неизменно? Рики казалось, что он позволил показаться своей гордости и надменности и пожалел об этом слишком поздно.

Лишь слова Кирие оставили у него во рту горький привкус. Будучи разжеванными и прижатыми, они разбередили старые раны. Изначально он не относился к тем, кто смотрит и ждет, но если эти три года и научили его чему, так это терпению. Или, пожалуй, правильнее будет сказать, что его гордость и упрямство выдернули с корнями, а смирение сдавило горло.

Клевета и презрение трущоб по сравнению с этим казались цветочками. Теперь стряхнуть странное унижение был плевым делом. Эти мысли подтолкнули Рики к тому, чтобы вернуться в старое прибежище.

Но одно лишь присутствие Кирие давило на нервы, возвращавшие к жизни прошлое. Все его воспоминания о наивной и надменной юности, об играх в непревзойденного хулигана четко вставали у него перед глазами. Его сердце не могло успокоиться. Его глаза загорались горькой злобой, а маска холодного безразличия готова была упасть.

Девять тридцать утра, обычное время Мидаса, день аукциона. Возбуждение как будто кипело с прошлой ночи, Кварталы Удовольствия кишели людьми. Погода была чудесной. Ясное небо без единого облачка — идеально подходит для фестиваля.

И среди толпы Кирие в состоянии величайшего волнения наступал Рики на пятки.

— Эй, хватит ноги волочить. Двигай вперед!

Гай, шедший с Рики к Парку Мистраль, наблюдал за Кирие.

— Кирие такой самовлюбленный.

— Это потому, что он ребенок.

— Ребенок, ха.

— И что должна значить эту умная улыбка?

— О. ничего. Просто вспомнил кое-что.

— И что же?

— В год, когда мы пришли в Колонию, тоже была партия выпущенных Академией рабов, и это место просто бурлило. И ты подогревал эту шумиху и свистел по любому поводу.

Рики ничего не ответил.

— Вот кого мне Кирие напоминает. Вы двое — одного поля ягоды.

— Не ставь меня в один ряд с этим мелким прохвостом.

— Ах, ясно. Ты-то у нас сильно вырос. Кстати говоря, ты так волновался, что я потеряюсь, и потому держал все время меня за руку и не отпускал. Эй, ой!

— Заткнись и иди.

— За что ты меня бьешь? Я просто вспоминаю старые добрые деньки...

— Хватит — значит, хватит. Так что заткнись.

— Хорошо, хорошо.

До открытия еще оставалось время и дорога, ведущая на территорию аукциона, была забита волнами людей. Толпы хватило, чтобы истончить терпение Рики.

Кирие смотрел во все глаза. Он произнес, скорее, с удивлением, нежели сарказмом, в голосе:

— Посмотрите на всех этих людей! Это чертов людской парад! Может, пора уже все начинать! Здесь жарко, как в бане!

Люк насмешливо фыркнул.

— Это всего лишь кучка похотливых, обдолбанных, современных богатеев. Кроме того, что мы упиваемся крепким пивом, между нами и ними особой разницы нет.

— И все же это интересно. Столько разных людей. Нечасто можно полюбоваться на рабов, выпущенных Академией. Интересно, чем они думают, допуская всех к смотровым окнам.

Он не задавал этот вопрос кому-то конкретному. Но взгляд Кирие на половину бессознательно отыскал черные глаза Рики, вернувшегося из бурлящей толпы.

— Так что ты думаешь, Рики?

Обычно Рики бы равнодушно отвернулся в другую сторону, но в этот раз, что было весьма странно, он посмотрел в необычные глаза Кирие.

— Поначалу, что все думают: «Если бы мне каждый день таким заниматься» — Что-то в этом роде. Затем я смотрю на начальное предложение и у меня глаза выпучиваются. Это как холодный удар по лицу. Здесь есть типы со всем временем и деньгами мира и парни без ничего. Когда все это говорится и делается, неважно, что ты не можешь смириться с дистанцией между тобой и привилегированным сословием. Ты вынужден с этим сталкиваться и тебе это поперек горла становится.

— Ну, кто бы знал. Иногда сильные молчаливые личности открывают рот и говорят что-то левое. — Кирие посмотрел на Рики с почти испуганным выражением и любопытной улыбкой.

Гай и остальные переглянулись и начали переговариваться, каждый высказывался по-своему.

— Эй, эй, ну вот, опять они за старое.

— Как встретятся, так все этим и заканчивается. И почему они не поладят?

— Идиот. Левый здесь только твой рот.

Но думали они другое: Кирие никогда не поймет Он еще лет на сто не дорос, чтобы с Рики пререкаться.

Рики тяжело вздохнул.

— Не такая уж это и проблема, верно?

— Что? Пара лет разницы в возрасте превращает тебя в мудрого старпера?

— Ага, потому что ты вечно разглагольствуешь как умник, а у самого еще молоко на губах не обсохло.

— Ха. Дать тебе три года и ты превратишься в какую-то напыщенную личность? Когда это ты превратился из бесспорного главы Бизонов в до жути обычного типчика? Это падение, говорю тебе. Кто-то точно на тебя повлиял. По крайней мере, так мне кажется.

Не успел Кирие больше ничего добавить, как Норрис стукнул его по голове.

— За что это?

— За то, что ты идиот. Дай всем нам чертову передышку, хорошо?

— А что плохого в том, чтобы называть вещи своими именами, а?

Ответив все с той же развязностью в голосе, Рики произнес:

— Угу, полагаю, ты мог такое дерьмо толкать с тех пор, как научился штаны одевать. Но когда твое милое защитное одеяло порвется, тебе это на твою же задницу аукнется.

Произнесено это был сухо, но с резкостью, ударившей Кирие в больное место. Истинный смысл слов Рики звучал насмешливо в его ушах: У тебя ужасно болтливый рот для недомерка, подбирающего объедки со стола Бизонов.

Он спокойно глянул на Сида и Норриса и увидел горькие, понимающие улыбки на их лицах. Можно было не произносить вслух то, что очевидно готово было сорваться с губ Люка. И Гай, который обычно вмешивался, лишь вздохнул слегка.

Что — что это? Подумал Кирие в спонтанном приступе гнева. Неожиданно охваченная иллюзией потери его места в мире голова Кирие разболелась.

— Просто я не продаюсь! — Взрыв гнева, кипящего из-за чувства поражения.

— В таком случае, закрой свой шумный рот. У меня уже уши болят, — бросил ему в лицо Рики, резко отворачиваясь от горящего и взволнованного взгляда Кирие.

Лишь расстояние между Рики и Кирие не дало им сцепиться рогами. Это был жар совершенно разной природы, молчание, напоминавшее столкновение несмешиваемых цветов.

Кирие приковал взгляд к Рики и не шевелился. Или, точнее, правильнее будет сказать, что шок от первого столкновения с обычно рассеянным взглядом черных глаз Рики не давал ему даже моргнуть. Холодный пот медленно потек по спине. Его горло беспомощно пересохло под тяжестью чувства неописуемого давления.

— Брось, Рики. Пойдем.

Гай успокаивающе положил руку Рики на плечо. Вместе с этим прикосновением из глаз Рики исчез холодный блеск.

Кирие наконец-то освободился от чар Рики, у него в груди поднялось чувство сильного облегчения. Даже не замечая этого, он снова и снова облизывал губы.

— Эй, завязывай. Идем.

Все суставы его тела до сих пор были так неестественно напряжены, что когда Сид резко ударил его в спину, он полетел вперед.

— Черт, такому любителю как ты еще на пару миллионов лет рано ввязываться в драки с Рики.

— Ну, да. Но он хотя бы не обмочился.

— Так ведь? Только потому, что они друг друга взглядом не сверлили.

— Ты задолжал Гаю благодарственное письмо.

Так они устроили ему взбучку. Инстинкты соперничества Кирие снова вспыхнули.

— За что это я должен быть благодарен Гаю? — Кирие отошел на удивление быстро.

— Если приходится спрашивать, значит, ты еще ребенок.

Они снова его поколотили. Кирие явно начинал злиться. Хватит звать меня ребенком! Три года разницы между нами не делают вас кучкой уставших старперов!

Термин «скороспелые» во всех смыслах подходил Бизонам. Лидеру банды пришлось лишь признать свое поражение, а остальным ее участникам выбрать раннюю отставку. Или, можно сказать, они выгорели до такой степени, что не выказали сожаления.

Почему? Почему они все еще были вместе? Ведь их смысл существования и основа испарились?

— Дерьмо! — выпалил себе под нос Кирие, глядя на спины идущих впереди бок о бок Рики и Гая. Подождите и увидите! Дайте мне шанс и я...

Удача не свалится на него, если он будет просто сидеть сложа руки, и опыт обитания в трущобах подсказывал, что возможность сама тоже не появится. Он слышал слух, что Рики ушел из Бизонов, чтобы попробовать себя в чем-то другом. Рики тогда было пятнадцать или шестнадцать. Если Рики смог что-то сделать, Кирие не сомневался, что у него тоже получится.

И все же Кирие нахмурился. Он не особо понимал связь между Рики и Гаем. Их отношения явно не были обычными. Было повсеместно известно, что они физически связаны еще со времен Опекунского Центра, и потому привязанность Рики к Гаю никогда не считалась чем-то незначительным.

Поэтому, когда Кирие сначала познакомился с Гаем — благодаря доброму слову Сида — и обнаружил, что заместитель главы легендарных Бизонов нормальный спокойный парень, его как будто за ногу дернули. Что за черт? Это обычный парень! Не кажись мне ни разу не героем! Мне просто надо спихнуть этого номера два с его жерди...

Пропасть между слухами и реальностью разозлила Кирие, но когда Рики вернулся в трущобы, он понял, почему Гай был его заместителем. Хотя это и не выливалось в большое количество слов, но эти двое явно общались на очень глубоком уровне. Нравилось ему это или нет, но ему пришлось смириться с настоящим значением слова «партнер» и проявлением чувства зависти, которое тяжело было выразить.

В Девятом Районе все дети до двенадцати лет воспитывались вместе ответственными за заботу о детях управляющими в Центре Опекунства. В качестве причины называлось то, что уровень детской смертности в жестокой, неадекватной среде трущоб был непропорционально высок.

Это было частью проблемы, но корни ее уходили в тот факт, что, по сравнению с мальчиками, девочек рождалось невероятно мало. Это могло быть связано с особенностями планеты Амой вместе с множеством других неизвестных факторов.

Только в Мидасе — в Церере — не было контроля популяции или евгеники. «Естественный половой отбор» был объявлен «основным правом», как будто чтобы запечатлеть сплоченные крики людей во времена их независимости.

Поэтому, немногочисленные рождаемые девочки получали более приоритетное отношение, чем мальчики, а те, кто хотел выносить ребенка, могли сделать это в изолированной и куда более подходящей среде. В отличии от мальчиков, которым в возрасте тринадцати лет навязывали «независимость», девочки, будучи способными на продолжение рода, само собой, не допускались к жизни в зараженной трущобной колонии.

Естественно, с таким положением дел, примерно девяносто девять процентов населения трущоб — даже если ограничиться утробными детьми — были мужского пола, единственного, способного рождаться.

Соответственно, «семей» в форме «кровных отношений» среди однополых пар, составлявших основу жизни трущоб, не было. Не было и понятия официального или церемониального «брака».

Девятый Район, Церера, породил такое искаженное и закрытое общество. Еще одна причина для обитателей Мидаса охотно принять роль домашних питомцев, живущих в золотой клетке Кварталов Удовольствий, попутно презирая Цереру как «трущобы».

Но человек — животное общественное, в нем заложено стремление найти исцеляющее общество себе подобных, чтобы скрасить жизненное одиночество. Таким образом, «партнер», неотделимый «второй» существовал за пределами любви и симпатии, его не касались «секс-друзья» без обязательств. И все же, предпочтительнее было выбрать для жизни подходящего и сексуально допустимого партнера.

И кто же мне подходит?..

Не мало было тех, кому подобные размышления не помогали справиться с высокой преградой их собственного идеализма.

Когда Кирие, по приглашению Сида, решил присоединиться к Бизонам, хотя Бизоны были уже больше легендой, чем реальностью, само это имя вызывало в трущобах некоторое уважение, как символ статуса. Фактически, если бы им захотелось, они бы ежедневно могли получать все возможные услуги бесплатно.

Поэтому, хотя пути Кирие и Бизонов многократно пересекались, ни разу с него не стрясли его «деньги на обед». В таких ситуация Гай вел себя как порядочный человек. Когда Кирие потянулся к ним, ему отказали и отослали, хлопнув по рукам.

Среди всех членов банды лишь над Гаем Кирие не мог взять верх и это давило на его гордость.

— Что такое? У тебя не встает, а? — пытаясь как-то разозлить Гая, он даже оскорбил его мужское достоинство.

Гай ответил, оборвав его на корню:

— Хорошая попытка. Но я не иду на поводу у детей, только вылезших из пеленок.

Кирие никогда не забывал это унижение. «Сукин сын. Он думает, что весь гребанный мир вокруг него вращается?».

— И кто он вообще по-твоему? Он жизненный партнер Рики. Парень, на которого ты нацелился, может выбирать из помета. Это он будет делать выбор. Не ты.

— Эй, не относись к этому так серьезно. По сравнению с Рики, мы все дети.

Наверное, тогда все и началось. В полном смысле этого слова он узнал о «Рики», как о продолжении Бизонов. С тех пор прошло два года. К Кирие до сих пор относились как к недоростку, и его никогда не покидал жар чувств, медленно кипевших в его сердце.

С другой стороны, Рики считал Кирие гребанной занозой в заднице. От желчи, поднимавшейся в его животе, так просто было не избавиться. Его не в первый раз разозлило вызывающее поведение Кирие, и быть зажатыми вместе в этой толпе тоже не особо успокаивало.

Его переполняло такое отвращение, что его почти тошнило. Он ушел, как будто несомый людским потоком, и тошнота в глубине его желудка превратилась в комок жгучей крапивы. Когда он дошел до «выставочной» витрины в центре площади, у него все внутри сжалось.

За стеной людей было собрание «рабов», являющихся основной приманкой аукциона. Это были «товары на витрине», выставленные на обозрение обычному народу. Во время самого аукциона множество различных рабов будут продаваться во всех залах аукциона.

Внутри великолепно обставленных комнат, дополнительно разбитых на квадраты для каждого центра производства, рабы едва ли боялись, ожидая своей очереди. Это были «дебютанты» каждого центра. Разнообразие полов, цвета кожи и глаз, мягкая симметрия их конечностей и лица не разочаровывали. Все их относительные достоинства были подходящими.

Последним хитом продаж была линия гибридов, человекоподобных лемуров — с хвостом. Размеры и генетические сочетания пестрели разнообразием, каждый мог похвастаться собственным уникальным индивидуальным окрасом. Среди них «Эксайл» от компании «Галотт» выделялась из толпы своей красивой внешностью и отличным мехом хвоста.

Так же, как и Эксайл, все декоративные лемуры от «Галотта» были стерилизованными женщинами. «Мелюд» от «Люксии» определенно занимали более низкое положение по сравнению с линией «Галлота», но, поскольку они могли размножаться и производить номинально хорошее потомство, чуть ли не каждый вечер среди недавно разбогатевших местных и привилегированных классов Содружества вспыхивало бешеное увлечение разведения породы.

Но действительно притягивали взгляд среди разнообразия витрин звезды представления, созданные Академией рабы.

Полупрозрачные золотые волосы. Бархатистая белая кожа. Нежные и юные черты, делающие невозможным определить половую принадлежность, но, в то же время, вызывающие странное и обольстительное очарование, от которого мурашки по спине бегали.

Конечно, начальная цена была в десять раз выше обычной, что ставило их на совершенно другой уровень. После начала аукциона ставки, несомненно, возрастут в несколько раз. Для тех, кто сердце и душу вкладывал в «прекрасное произведение искусства», не жалея ни средств, ни времени, определенно была причина так думать.

Давно известные шедевры, «чистокровная порода», продавались в государственных магазинах в центральной столице Танагура под официальным брэндом Научного Центра Академии.

Это были ценные конечные продукты беспрепятственно развивающихся биотехнологий. Более того, официально признавались не человеческие копии, но только эти оригинальные «создания», усовершенствованные на уровне крови, на уровне генов. Чистая красота рабов Академии заслужила всеобъемлющую гордость.

Эта гордость означала, что питомцы Академии могли пренебрежительно относиться к взглядам зависти и ревности, бросаемым через стекло. Каждый уникальный сертификат родословной символизировал их непоколебимую гордость и самоуверенность.

Само собой, как «рабы», какой бы «добавочной ценностью» они ни обладали, это просто не могло повлечь за собой рассмотрения их достоинства как «человеческих созданий».

Раз в год зрелищная выставка Аукциона Рабов Мидаса приподнимала занавесу над перспективной индустрией Танагуры. Тем не менее, было печально известно, что еще едва ли пятьдесят лет назад его репутация во внешнем мире была невероятно ужасной.

— Старомодная торговля людьми, — так это называли. — Показательное нарушение прав человека.

Вихрь критики, дующий из столицы Содружества, был жесток и нескончаем. Не только аукцион, но и само существование Мидаса, символа всего этого гедонизма и разврата, действовало им на нервы.

Цитадель удовольствия без дня ночи, вне рас, пола или морали — такое лицо являл Мидас миру, скрывая в тени свою тайную уродливую личину денежных махинаций.

Это была Танагура, с засунутым за пазуху рассадником несправедливости. Коллективное терпение Содружества уже дергалось от отвращения, и это лишь разъедало его уязвленное самоуважение.

Независимые города-государства всегда основывали федерации, чтобы защищаться и обеспечивать взаимопомощь в экономических и политических отношениях. Но утвержденная автономия не дает независимости. Немногие из таких городов независимы во всех отношениях. Скорее, множество крупных городов поглощались в больший «общий город» под видом содружества, хотя на самом деле подчиненные автономные регионы исполняли фактически роль колоний.

Среди них, независимо от правящего содружества, независимо от наличия или отсутствия внешнего вмешательства, никому не сдаваясь, оказалась и Танагура.

Амой был двенадцатой планетой в системе звезды Гаран. Небольшая отдаленная планета, редко посещаемая даже преступниками в бегах. Ей не хватало значимых ресурсов или ценных руд, изначально на ней отсутствовали разумные обитатели. Даже проверки Содружества, постоянно проводимые каждые несколько лет прекратились и уже больше не возобновлялись.

Долго в этой бедной звездной системе не было иммиграции или колонизации, проводимой Содружеством. Затем, в начале года на планету приземлился корабль с Абиса «Тинк Танк».

Решившие мыслить «от заданного», с целью создания города-прототипа, свободного от политического давления и религиозных табу, они решили построить Танагуру. В Танагуру съехалось множество ученых, ведомых целью развития человеческого интеллекта и процветания, результатом чего стало создание суперкомпьютера «Юпитер».

Любой обрывок доступной информации и огромное количество данных стали доступны банкам искусственному интеллекту не ради создания слой за слоем «обучающей книги», но, скорее, чтобы наделить компьютер развитым самосознанием.

Однажды компьютер неожиданно познал истину о своей наличной реальности. Эти так называемые человеческие «создатели» признавали лишь то, что напоминало безумное поведение лунатика. Компьютер заявил:

«Лишь те, кто подходит для использования власти, должны обладать ею».

Так он ответил на не услышанную «обиду» из-за того, что компьютер обязан подчиняться людям. В результате, власть была отобрана у людей Танагуры и перешла к мозговому центру города, которым являлся Юпитер.

Некогда бедная планета Амой смотрела в неизменное сиреневато-голубое , пронзенное звездным светом небо.

К тому времени, как города Содружества заметили эту новую реальность и подняли панику, Танагура уже превратилась в гротескный мегаполис и выдрессировала своих человеческих обитателей. Она становилась все более самоуверенной, игнорируя шумное окружение, а работала точно и быстро, с почти холодной отчужденностью.

«Металлический город», воплощение функциональной красоты и холодной рациональности, показал себя как шедевр организации, образец эффективности и чистоты. Предлагаемый им холодный и спокойный образ был не запятнан грязью человеческой жизни и теплоты.

Со спокойным, неиссякаемым терпением, камеры следили за каждым уголком, донося «сущность» Юпитера до дальних пределов досягаемости его нервной системы.

Превзойдя знания создателей и посеяв повсюду страх, чем же ему заняться дальше? Стоит ли ему стать Всемогущим Богом, которому служат недавно активизированные ранги андройдов, чьим умом и обучением заведует он сам?

Так Танагура попыталась достигнуть еще большего процветания, сбросив оковы плоти и крови, ограничивающих существования людей, и отвергнув границы человеческой морали.

Только такое, довольно простое заключение могло породить дикие иллюзии эгоизма Юпитера. Такой была реальность, вероятное будущее, в котором человеческие создания, скованные неизменными оковами смерти, вынуждены были служить бессмертным машинам.

Как и ожидалось, города-государства Содружества ясно выразили свое недовольство и выступили с жесткой критикой. Во все времена сильные росли, питаясь слабыми; за примерами не надо было лезть в книги по истории. Тот же закон природы безжалостно использовали правители Содружества.

Правила, диктуемые этим законом, говорили, что однажды они могут обнаружить себя в том же положении, что и города-вассалы, ныне лежавшие у их ног. Так что они сами отдавались на милость Божью.

День за днем Танагура укрепляла свою позицию без запретов или ограничений, ведомая достижениями в биотехнологиях и электронике, предвещавших новую эру.

Чиновники Содружества ощущали угрозу с почти невероятным отвращением, но они не могли отрицать, что стали зависимы от того, что нынче было им доступно. Держа это в голове, Содружество начало осторожно фиксировать свои истинные чувства касательно этого вопроса.

И никто не успел заметить, как резкое общественное осуждение и голоса, призывавшие упразднить мерзкий Аукцион Рабов начали затихать. Меньше чем за пятьдесят лет их собственная мораль и чувства преломились и сломались, как будто упав со скалы.

Процветали глупые причуды, люди сбивались в стаи подобно орущим птицам одного полета, объявляясь в Мидасе, чтобы засветить свои имена. Это стало новым показателем политической и финансовой власти.

Величайший трепет и волнение вызывает власть над жизнью и смертью. Подобные утверждения люди передавали из уст в уста как сами собой разумеющиеся, расхаживая по Кварталам Удовольствий и толпясь на Аукционе Рабов, где они прожигали деньги.

Наверное, только в человеческой душе добро и зло способны со временем примириться друг с другом. Воспринимай вещи достаточно широко и зло превратится в добро. На фоне такой реальности человеческий характер терпел неудачу, поскольку механизмы разума теряли свои шестеренки.

Вероятно, поскольку престижный аукцион, выставлявший созданных Академией рабов, несомненных лидеров любого конкурса, открывался в три часа, людской поток в парке мистраль не иссякал с полудня.

Восторженная толпа заполнила павильоны и высыпала на площадь, где теплый ветер человеческого дыхания, казалось, прилипал к коже. От отвращения Рики прищелкнул языком. Тогда он неожиданно почувствовал, что кто-то тяжело на него смотрит. Это не было призрачным ощущением. Это чувство оплело его подобно питону, не обращая внимание на текущие потоки человеческой плоти.

Какого черта!..

Тяжело шагая против течения, он ощутил это достаточно сильно, чтобы остановиться.

— Эй! Не останавливайся!

— Чего этот ублюдок встал?

— Йо! Пошевеливайся!

Залпы оскорблений летели над его головой и плечами, но Рики медленно обернулся, вглядываясь в толпу.

— Рики? Что такое? — с любопытством спросил Гай, остановившийся вместе с ним.

Но Рики не собирался отвечать, поскольку неприятный, ловящий в ловушку взгляд уплыл вперед от него.

Откуда он исходил?

Давить на него таким непонятным образом мог кто угодно.

Он свел брови, прищурился и неожиданно их взгляды встретились. Тяжелая темнота поглотила его, подобно туману, внезапно поднявшемуся безлунной ночью. Дерзкий взгляд вонзился в его глазницы, как сверло в сухое дерево.

Рики замер на месте, его способность двигаться как будто парализовало сильным электрическим шоком. Лицо его оппонента ясно и отчетливо виднелось сквозь тени, застилавшие его поле зрения.

Его взору открылся глубоко утонченный красавец, при виде которого даже хваленные рабы производства Академии начали бы тереть от удивления глаза. Красота эта была настолько возвышенной, что вызывала чувство благоговения. Его глаза скрывали тонированные стекла очков, но было ясно, куда направлено его внимание. Он смотрел на Рики, не шевеля ни одним мускулом.

Сердце Рики забилось так, будто в грудь ударяли выстрелы. В его широко распахнутых удивленных глазах и во всем неловко окаменевшем теле потоки времени как будто нагноились, распухли и потекли назад. Сердце яростно и безжалостно стучало, горло сжималось, распахивая вечно зеленые глаза памяти.

Гай прошептал ему:

— Эй, Рики. Ты его знаешь? — Из-за безмолвия между этими двумя вопрос прозвучал как кашель в концертном зале. — Ты шутишь, да? — В его голосе появилась легкая хриплая дрожь. Не в силах отвести взгляда от ошеломляющей внешности мужчины, Гай спросил снова: — Верно?

Его голос прозвучал неловким шепотом, сдавленным воздушным барьером. Кирие разрушил стену молчания, присвистнув.

— Боже мой, вы только посмотрите! Ну у него и грива. Еще и Блонди... — Кирие закончил предложение, дернув подбородком.

Длинноволосый... Блонди. Неудивительно, что Кирие смотрел на него в полном изумлении. Источая силу одним своим присутствием, он был облачен в простую и удобную одежду, что производило обратный эффект посреди экстравагантной толпы и притягивало внимание.

Это был костюм, привычный для Танагуры и используемый элитой, которая отращивала длинные волосы, чтобы отличаться от андройдов. Представителей элиты выделялись сбалансированными пропорциями, осанкой, уровнем IQ за триста и стерильными в репродуктивном плане телами.

Цвет волос определялся согласно иерархической кастовой системе. Отвечающие за внешние связи, управляющие, известные как «лицо» Танагуры, назывались Оникс и носили черные волосы. Их советниками, подразделенными в соответствии с личными особенностями, были Рубин, Нефрит и Сапфир. Серебристые волосы цвета Платины отличали тех, кто занимал высокие правящие должности.

«Элитой среди элиты» с правом напрямую общаться Юпитером были Блонди. Плукровкам из трущоб редко выдавалась возможность восхититься «богами красоты» с такого близкого расстояния. Такой шанс выпадал раз в жизни, если выпадал вообще.

Кирие заговорил:

— Эй, этот парень все еще смотрит на нас! Заинтересовался, или что? Может, стоит помахать ему в ответ?

Болтовня Кирие была чем-то вроде допустимой шутки среди его товарищей, обычно кто-нибудь отвечал прямо или бросал резкий ответ. А потом все смеялись и забывали об этом. Таким был установленный порядок.

Но в это раз Рики набросился на него в плохом настроении.

— Идиот! Сейчас не время и не место! Если есть время чушь нести, тогда проваливай и занимайся этим в другом месте!

Коснулся ли Кирие ядовитый воздух аукциона? Или его жертвой стал Рики? Слегка сбитые с толку Сид и Норрис попытались успокоить Рики.

— Эй, Рики, чего ты такой серьезный?

— Да, да. Кирие просто тупит как обычно.

— Что? Этот парень на нас смотрит. Нам выпал шанс. Давайте воспользуемся им, а? — сказал Кирие, его голос был странно напряжен. — Смотрите, это гребанный Блонди! Да? Один из этой суперэлиты, которая едва ли показывается в Мидасе!

Лихорадочные, странные глаза Кирие действовали Рики на нервы, но тот не останавливался.

— Нам нечего терять! Это, может, один шанс на миллион, а я стою здесь и лапу сосу, ничего не делая. Давайте, пошли!

На краткий миг манера говорить Кирие была воплощенным бесстрашием.

Рики нахмурился и промолчал, но не из-за внезапной нехватки слов. Сам того не заметив, он сжал кулак и задрожал. Задняя часть его горла заболела. Его поразило не проходящее чувство того, что он видит сильное сходство между собой и Кирие.

Что за черт?! Рики сжал зубы. Почему? Как? Из всех чувств, почему сейчас?

Кирие стоял перед ним с победной улыбкой на губах. Впервые его тело жарко пылало от вида Рики, оказавшегося на его месте, и в это раз он не испытывал никаких опасений. «Жаль, что у тебя и твоей харизмы больше нет мужества бороться. Твоя эра окончена».

Но удовольствие от того, чтобы сбить с него спесь одними словами было совершенно другими, словно это превратилось в словесный спазм. Оттолкнув Гая и Рики в сторону, Кирие триумфально ушел быстрыми шагами.

— Ты не против этого, Рики? Просто дашь ему уйти? — озабоченно спросил Гай. Он проводил взглядом Кирие, влившегося в людской поток и подпрыгивавшего на его волнах.

— Пусть делает, что хочет, — просто ответил Рики с написанным на лице раздражением, но сильная пульсирующая боль осталась. Вызвана она была не словесными нападениями Кирие, но его собственным решением. Не взглянув на Кирие, он посмотрел вперед, желая убедиться, что Блонди все еще там. Как он и ожидал, мужчина улыбался. Холодная улыбка, лишь края его губ слегка приподнялись. Это не было миражом или галлюцинацией. Он как будто презрительно улыбался Рики.

В этот миг в нем проснулось жгучее негодование, вызвав мурашки на коже. Его настолько переполнило желание стереть эту холодную снисходительную улыбку с чертова лица мужчины и выбить из него дерьмо, что в глазах у Рики помутнилось.

Кирие и изысканная фигура мужчины исчезли из поля зрения, унесенные людским потоком. Ведомый Гаем Рики угрюмо закусил губу и пошел вперед, в то время как его желудок сжало тяжелое неописуемое уныние.