Глава 3

В тот день небо над Церерой было натянутым и холодным. Прохладный ночной воздух так и остался висеть после недавней ночи. Все замерло. Ничего не двигалось. Казалось, легчайшее прикосновение разрушит эту прозрачную стену.

В небесах тяжело повисло тусклое солнце, окрашивая колонию в оттенки сепии, из-за чего протянувшиеся тени казались еще более изменчивыми и эфемерными. Лишь сонная тишина лениво отмеряла время.

Гай вернулся в трущобы около полудня. Его не было почти две недели. Пока он шел домой, застоявшийся холодный воздух, наконец, рассеялся, и голый асфальт начал снова казаться знакомым. Но, на самом деле, Гай понятия не имел, что происходит. Хотя теперь уже волноваться об этом было немного поздно.

Тем утром он ел поздний завтрак в своей неизменной камере, когда видеофон внезапно зазвонил, впервые за все время.

«Какого черта?» — Он заколебался, но потом нажал кнопку.

На экране появилось лицо Ясона, лицо, к которому у него едва ли было время привыкнуть, но чьи одни лишь властные манеры казались одолжением всему остальному миру.

— Возвращайся в трущобы. Мне все равно.

Никакого пояснения звонка не последовало, и Гай был совершенно ошеломлен. То ли его реакция оказалась неожиданной, то ли Ясон посчитал его глупое молчание забавным, но он добавил:

— Что такое? Привязался к комфортной жизни в заключении? Если так, можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь. — Он улыбнулся уголками губ.

Но Гай не собирался упускать свой шанс.

— Все — все в порядке. Да. Я лучше пойду.

Потому что комфортная жизнь под домашним арестом комфортной вовсе не была. Ясон прекрасно это знал. Но Гай так же понимал, когда Блонди не пытался его надуть. И дело было не в манерах Ясона.

Тот, кто знает, что ему не победить, начинают драку, в которой точно проиграет. Гай не собирался тратить свою энергию. Он не понимал, почему, но знал, что этот фарс изжил себя; он испустил глубокий вздох облегчения.

Гай едва бы назвал свою маленькую грязную лачугу приятным местом. И все же, хотя все во время его пребывания в неволе разнилось с обычной жизнью, словно день и ночь, такое существование оказалось чертовски скучным.

Пустые дни оборачивались невообразимо долгими. Каждый день в заточении — без возможности даже выйти из комнаты — его разум и тело утомлялись все больше. Растущий стресс и чувство отчаяния сдерживало лишь осознание того, что пусть его настоящая роль и оставалась загадкой, кто-то выложил невероятную суму в десять тысяч карио, чтобы посмотреть, чем все закончится. Даже элита из Танагуры не выбрасывала такие деньги в канаву прихоти ради.

Ты определенно сумел за денежный мешок выскочить, сострил сквозь сжатые зубы Кирие. По мнению Кирие, все это было ради его превращения в раба. Гай с самого начала на это не купился. Не то, чтобы он на себя наговаривал. Он не просто не мог столько стоить.

Здесь что-то происходило. И осознание этого давало Гаю силы терпеть свое заключение. Во время домашнего ареста у него не было повода жаловаться на обслуживание. Пока он сидел за решеткой, ничего не должно было случиться. Насущные проблемы этого мира могли подождать.

Лучше было успокоиться и подождать подходящего момента. Такая стратегия была наиболее оптимальной. Он не знал наверняка, когда наступит нужное время, но было ясно, что ничего хорошего не выйдет, если упрямиться и выставлять себя дерзким перед этим аристократичным Блонди. Дело даже не в классовом, а, скорее, в видовом неравенстве между ними.

И все же, Гая выпустили намного раньше, чем он ждал. Его невероятное облегчение с одной стороны сопровождалось с другой подозрением, что его обманули в какой-то безнравственной игре. Как будто растущее напряжение внезапно оборвалось, оставив после себя тревожное чувство — все закончилось?

Игра подошла к концу, и занавес опустился слишком быстро. Теперь Гаю оставалось лишь недоумевать, что означали предыдущие две недели его жизни. Что-то послужило сигналом к завершению, а Гай не мог узнать, что именно…

Разве что десять тысяч карио, полученные Кирие от Ясона, каким-то образом окупились. Или же Гая отпустили, потому что Ясон получил в свою собственность что-то не менее ценное. Размышляя над этим в таком свете, Гай не мог не решить: что-то происходит. Отбросив все это, как только он получил разрешение уйти, он действовал быстро и без лишних жалоб.

Как и когда Кирие привел его сюда под ложным предлогом, Гай, освободившись из своей камеры, обнаружил ждущий его воздушный лимузин у выхода из небоскреба. Похоже, ее прислал Ясон. Он говорил, что организует обратную поездку. Гай решил, что Блонди задолжал ему компенсацию за две недели психического стресса, и потому согласился.

Это было не автоматическое капсульное воздушное такси — лимузином управлял шофер. Чистая серебристо-серая поверхность была отполирована до блеска, заставившего Гая прищуриться. Остается загадкой, что для Блонди значат деньги.

Вид и сущность Блонди выходили за предел высшего класса. Они были просто не способны «бродить в трущобах». Не говоря уже о том, что их манеры речи и поведение ставили их выше способности Гая классифицировать.

Для его товарищей из трущоб, если это не было циничным юмором танагурской элиты, значит, могло считаться только излишней и бессмысленной вежливостью.

И все же, если дело касалось бесплатной поездки до трущоб, отказываться он не собирался.

Верный своему профессиональному кодексу, водитель не стал оказывать Гаю излишние любезности, обошелся без неловких попыток что-то выведать и, с довольно наигранной осторожностью высадив Гая через один-два квартал от Цереры, быстро умчался прочь.

Эй, милый, я дома, целый и невредимый — так ведь?

Гай ощутил облегчение, увидев перед собой привычную обветшалую сцену. К тому времени он уже не чувствовал шока или гнева из-за предательства Кирие. Он просто не был настолько великодушным, чтобы волноваться из-за парня, считавшего продажу своего друга за деньги обычным делом.

Гай отсутствовал полмесяца. И все же, спустя всего две недели старый и знакомый запах трущоб обрушился на Гая со странной сентиментальной силой. Его ноги привели его прямо к дому Рики. Хотя он только вернулся, увидеть лицо Рики ему хотелось сильнее, чем свой убогое жилище.

И какое же оправдание мне придумать?

Гай не пропускал свиданий с Рики, поскольку между ними уже было подобных отношений. Тем не менее, Рики должен был волноваться, раз Гай исчез, ни слова никому не сказав. В последнем Гай ни капли не сомневался.

Стоя перед дверью Рики, Гай нажал кнопку интеркома. Никто не ответил. Никто не усомнился в его присутствии. Дверь открылась со знакомым свистом и ритмом.

И взгляд Рики встретился с его взглядом.

— Привет, — произнес через миг Гай со слегка неловким и смущенным выражением, затуманившим его лицо.

Рики кивнул, на его губах появилась слабая улыбка.

— Можно войти?

— Чего это ты внезапно таким вежливым стал? — спросил Рики. В его голосе слышалась легкая хрипотца, когда он пригласил Гая войти.

Тут он прав. Гай криво улыбнулся себе под нос, входя в квартиру Рики. Но он не мог не заметить, каким вымотанным кажется Рики. Гай незаметно нахмурился.

— Знаешь, Рики…

— Что такое?

— Я ведь тебя не разбудил, нет?

— С чего ты взял?

— У тебя будто жаба в горле сидит. Как если бы я тебя посреди сна поднял.

Глаз Рики распахнулись немного шире.

— Тебе показалось, — произнес он, отводя взгляд.

Внимание Гая неожиданно сосредоточилось на задней стороне шеи Рики, привлеченное цепочкой мелких синяков. Он резко замер на месте. У него — засосы?..

— Что с тобой? Расслабься.

— О, да, конечно, — ответил против воли неестественно высоким голосом Гай.

С кем? От этой мысли пульс Гая участился. Почти рефлекторно он бросил взгляд на кровать. Но там он не увидел ничего, что стало бы поводом для волнения. Хотя только лишь потому, что там ничего не было, увиденное им не исчезло в клубах дыма. Болезненный тяжелый стук сердца не ослаб.

Где это случилось, и с кем он был?

Его бодрое настроение, с которым он шел сюда, тут же испарилось. После возращения Рики в трущобы они не делили постель. Но до этого оказывались в объятиях друг друга почти ежедневно.

Их физическая связь постепенно изжила себя. Но если бы Рики этого захотел, Гай с радостью готов был прыгнуть назад в седло в любой момент.

Но Рики никогда таких предложений не делал. Ни одного соблазнительного взгляда. А когда Гай намекал на это, именно Рики уходил от темы.

На самом деле, насколько было известно Гаю, Рики целый год не занимался этим ни с кем. С напускным равнодушием, Рики превратил себя в непривлекательную личность.

Но, хоть его и называли побитым псом, это не значит, что окружающие потеряли к нему всякий интерес. Наоборот, всем хотелось заглянуть в черную пропасть этих трех лет, загадку, делавшую Рики еще притягательнее.

Что-то в его стоическом отношении добавляло ему красоты. О нем так все говорили. Но раньше внешность Рики затмевало его безусловное ощущение присутствия. Бесстрашие, возникшее во время превращения из ребенка во взрослого.

Конечно, оно никуда не делось. Хотя, в случае Рики, оставался особенный глянец, который нельзя было списать на один лишь возраст. Как будто с него сорвали некую маску. Пожалуй, это выражение подходило лучше всего. А значит, был и тот, кто ее снял. И личность этого человека интересовала всех.

Даже если это были слухи и болтовня в кругу своих, словно щепотка приправ, Рики делал любой разговор интереснее. Так это воспринималось.

Гай знал, что многие его соперники, очарованные и пленные неосознанным обаянием Рики, встречали позорное поражение, споткнувшись о собственные ноги. Сам Рики, конечно, эту тему никогда не поднимал.

Такие вещи доходили до ушей Гая почти сразу. Хотя специально он информацию не выспрашивал.

Согласно мудрости трущоб, выживал самый приспособленный. И безнравственное поведение не было исключением. Приз доставался не тем, кто нападал первыми, но обнаружившим трещины в их защите.

Так что, по целому ряду причин, молодежь, только вышедшая из-под искомой защиты Приюта, увивалась рядом с сильными, а если это не помогало, вступала в банду, крупную или мелкую.

Секс тоже был компромиссным предложением. Хотя удовольствия можно было найти повсюду, мужчине, заботившемуся о собственном благополучии, стоило относиться к ним с осторожностью. Куда лучше было заниматься «безопасным сексом» среди своих, чем оказаться использованным и выброшенным каким-то случайным прохожим.

Таким был здравый смысл в трущобах.

Но даже по таким меркам считалось, что Бизоны играют по собственным правилам. Рики и Гай пренебрегли здравым смыслом, не искали ничьей защиты и быстро создали Бизонов на пустом месте. Это была небольшая и избранная компания, собранная из лучших, не принимающая стервятников, что искали легкой наживы.

В отличие от других банд, они не позволяли правилам сковывать себя. Когда они давили противника, уничтожение было полным. Они осветили трущобы своим блеском, не пролив при этом ни капли пота.

А поскольку глава и его помощник были парой, сексуальный разгул никогда не выходил из-под контроля. Но главное внимание уделялось тому, чтобы никто никого не ограничивал и не держал под каблуком.

Правила оставались правилами, и каждый был волен распоряжаться собой. В отношении избранной элиты это звучало высокомерно. Но сводилось, по сути, к следующему: если не хватает мужества с последствиями своих же выходок разобраться, ты нам не нужен.

С этой точки зрения «Рики из Бизонов» был лидером. Гай рядом с ним нисколько не затмевал его харизму. Даже эта пропасть в три года — из-за которой его начали называть «побитым псом» — почти не повлияла на его популярность.

Перемены еще больше отражали тщетную одержимость окружающих Рики, мужчиной, остававшимся в трущобах легендой.

Парни вроде Люка назвали Рики по имени. С надеждой на победу, они вызывали его в секс-играх вроде «альфонса» и проигрывали. Хотя, в случае Люка, дело бы, скорее, не в дурманящем очаровании Рики, а в недовольстве тем, что, получив ярлык «побитого пса», Рики не делал ничего, чтобы очистить свое имя. Люку просто хотелось хорошенько отыметь Рики разок и забыть об этом. В поддержку этой теории говорил тот факт, что после истории с Джиксом Люк обходился без оскорбительных фраз, провоцирующих Рики.

Когда Гай размышлял над фактами в таком свете, ему казалось, что Рики потерял способность наслаждаться случайным сексом.

В любом случае, за каждым движением Рики так пристально следили, что, проведи он где-нибудь с кем-то ночь, эта новость тут же разлетелась бы повсюду. Гай приходилось верить, что Рики не собирался ходить на какие-то спонтанные свидания.

Похоже, дело было не в этом. Рики нашел себе любовника, скрыв это даже от Гая. Доказательство тому прямо у него перед глазами непривычно взбудоражило Гая.

Гая вовсе не хранил верность Рики все три пропущенных года. Отношений с одним человеком он не заводил, но и от удобства секс-друзей отказываться не стал. И все же, он убедил себя, что Рики не стал бы спать с кем попало.

Это открытие было на гране невыносимого. Гай впервые пожалел, что так спокойно зашел в квартиру Рики, растеряв всякую бдительность. Когда Кирие скормил ему ту фразу, и Гаю пришлось пожалеть, что он проглотил приманку, все было не так. Глубокая, сковывающая боль собралась у него под ложечкой.

Если бы только Рики игриво толкнул его и произнес: «Ну, и с кем из своих товарищей по перепиху ты затаился на две недели?». Все болезненное напряжение и сожаление сразу ослабли бы.

Но вина, которую Рики испытывал перед Гаем, и волнительные отметки неистового секса с Ясоном лишь еще больше омрачили его черты. Тяжелое темное уныние давило им обоим на плечи. Всего две недели. Им обоим хотелось обсудить друг с другом целые горы всего. Но, почему-то, они не могли подобрать слов.

Казалось, будто ненавистную временную пропасть — в течении которой их узы ослабевали, а потом и вовсе оборвались — внезапно залили бетоном.